Судьба польских военнопленных после 17 сентября

Советские цифры о 300 тыс. польских солдат, взятых в плен во время „освободительного марша”, сильно преувеличены. По оценкам, в сентябре 1939 года в плен попали 240-250 тыс. солдат польской армии, включая около 15 тыс. офицеров. Немцы и Советы быстро начали бороться с любыми проявлениями польской независимой активности на захваченных ими территориях и сотрудничать в устранении элиты польского государства. Этому должен был служить созданный еще в декабре 1939 года в Закопане германо-советский учебный центр для служб безопасности, где сотрудники гестапо и НКВД согласовывали тактику борьбы с движением сопротивления на польских территориях и обменивались опытом применения методов террора. Это дает основания полагать, что убийство почти 15 тыс. военнопленных, содержавшихся в советских лагерях, и более 7 тыс. польских гражданских лиц, заключенных в тюрьмах на западе Беларуси и Украины в апреле и мае 1940 года, не случайно совпало с немецкой операцией AB (Ausserordentliche Befriedungsaktion) против польской интеллигенции.

 

С первых дней агрессии Советы скрупулезно выполняли план по задержанию и транспортировке польских военнопленных. Этому должны были способствовать „Правила обращения с военнопленными”, которые были разработаны еще до вторжения, и соглашение между Народным комиссариатом обороны и НКВД о передаче всех польских военных службу безопасности. НКВД собирал их на специальных сборных пунктах, в число которых входили самые западные станции советских ширококолейных железных дорог. Это были Ожехове, Радошковице, Столпце, Тымковиче, Житковиче, Олевско, Шепетовка, Волочиска, Ярмолинце и Каменец-Подольский. Впоследствии польские солдаты должны были быть перевезены в лагеря в Козельске и Путивле. По иронии судьбы, кампания блицкрига и более слабое, чем ожидалось, сопротивление частей польской армии привели к тому, что в плен попали массы военнопленных, с которыми Советы поначалу не могли справиться.

 

Специальные лагеря

 

В результате уже в начале третьей декады сентября нарком внутренних дел Белорусской ССР Лаврентий Канава встревожил Москву: „Многотысячная масса солдат, бегущих с фронта, собирается в западных областях и заполняет улицы, но изолировать их силами оперативной группы невозможно. Подразделения РККА не берут их в плен, поэтому никто не фильтрует, и польские солдаты могут свободно передвигаться”. Выходом из этой ситуации - который предложили командующие армейскими группами - было освобождение военнопленных, крестьян из Западной Украины и Западной Белоруссии, но Сталин сначала отказался согласиться на это решение.

 

Вместо этого 19 сентября Лаврентий Берия создал в НКВД Управление по делам военнопленных и интернированных, которое отвечало за транспортировку польских военнопленных и работу специальных лагерей в Осташкове, Юхнове, Козельске, Путивле, Козельщине, Старобельске, Юже и Оранках, где предполагалось их вылавливать. Главой Коллегии был назначен Петр Сопруненко - сотрудник секретариата Берии, окончивший пять классов вечерней школы, а затем слушатель специального факультета Военной академии имени М. Фрунзе, где готовили кандидатов на руководящие должности в аппарате НКВД. Полковой комиссар Семен Нехорошев, опытный политрук, переведенный из ГУЛАГа, в структурах которого находилось это новое учреждение, стал политическим комиссаром управления.

 

По этому случаю Берия решил использовать некоторых военнопленных для работы на строительстве дороги Новгород-Волынь-Ровне-Дубно-Львов и в шахтах Кживороского бассейна. Планировалось, что 25 тыс. военнопленных будут использованы для первого проекта, а 10 тыс. - для увеличения добычи железной руды и известняка.

 

Козельск

 

Первые транспорты польских солдат в специальные лагеря Управления по делам военнопленных отправились уже 20 сентября. Быстро стало очевидно, что они не в состоянии вместить такую большую массу людей. В Козельском лагере (комендант - майор Василий Королёв), расположенном в 5 км от Козельска на территории монастыря "Оптинская пустынь" и так называемого "Скита", в начале октября уже находилось 8 843 польских военнослужащих, в том числе 117 офицеров. В ноябре, когда он стал так называемым офицерским лагерем, в нем находились, в частности, контр-адмирал Ксаверий Черницкий, четыре генерала, 24 полковника, 79 подполковников, 258 майоров, 654 капитана, 17 капитанов флота и 3 420 других офицеров. Среди них была женщина - младший лейтенант летчица  Янина Левандовская, дочь генерала Юзефа Довбор-Мусницкого, которая весной 1940 года отказалась быть освобожденной и разделила трагическую судьбу своих боевых товарищей.

 

Лагерь в Козельске, подготовленный для размещения до трети заключенных, был катастрофически переполнен. Для значительной части солдат не хватало места на двухэтажных койках, поэтому им приходилось спать на полу или посменно. Не хватало буквально всего. Воды не было, поэтому бани и прачечные не работали. В номерах было сыро, грязно и холодно. Горячее питание подавалось один раз в день: дневной рацион составлял 800 г хлеба, 30 г сахара, суп на обед, крупа на завтрак. Раз в неделю офицерам полагался паек чая, махорки, спичек и мыла. Питание периодически разнообразили овощами, мясом (вместо положенных 75 г солдаты получали 50 г) и рыбой.  Прикомандированный в Козельск сотрудник Управления, старший лейтенант госбезопасности Иван Маклярский, оценил ситуацию однозначно: „В лагере полный дурдом, невероятный беспорядок и отсутствие организации”.

 

 

 

Старобельск и Осташков

 

Аналогичная ситуация была и в других лагерях. В Старобельске, расположенном в бывших зданиях женского монастыря и в нескольких зданиях в городе, в середине октября находилось 7045 человек, в том числе 4813 рядовых и унтер-офицеров, 2232 офицера, 155 гражданских служащих и жандармов (к середине ноября там было уже более 11 тыс. человек). Из-за нехватки места многие военнопленные размещались в палатках, подвалах и землянках. Позже некоторые заключенные были освобождены или перемещены, но это не улучшило ситуацию. Теплое питание выдавалось один раз в день. Вместо 800 граммов хлеба давали половину (иногда меньше) и совсем не давали сахара. Что еще хуже, в лагере завелись вши, так как власти не организовали ни баню, ни прачечную. Старшие офицеры жили несколько лучше: отдельные комнаты для генералов были даже оборудованы мебелью, а подполковникам предоставлялись двухэтажные кровати.  

 

Вместо этого Советы позаботились об индоктринации. За счет средств областного комитета ВКП(б) для лагеря выписывались партийные газеты и журналы, проводились политические беседы. Также были показаны пропагандистские антипольские фильмы, в которых советский кинематограф изобиловал осенью 1939 года. Установленные в каждой комнате громкоговорители, из которых круглые сутки транслировалась советская пропаганда, доводили заключенных до исступления.

 

Осташковский лагерь (комендант - майор Павел Борисовец) располагался в 10 км от города Осташков, на острове Столбный (на озере Селигер). В конце сентября здесь был собран 8731 военнопленный, а к концу октября их число возросло до 12 235. К концу работы лагеря через него прошло почти 16 тыс. человек, из которых 9413 рядовых и унтер-офицеров были освобождены или переправлены на шахты Кживороского басейна.

 

Другие лагеря

 

Из-за катастрофического расположения и неподготовленности лагерь в Путивле (комендант - майор Николай Смирнов) оказался самым сложным. Расположенный в зданиях Сафроневского монастыря, в 40 км от Путивля, он находился посреди болот. Как правило, военнопленных размещали в конюшнях, свинарниках и бараках, что при неслыханной тесноте (на одного человека приходилось 0,6 кв. м площади!) и полном отсутствии воды делало санитарную обстановку катастрофической. На 6 тонн ежедневной потребности в хлебе местные пекарни смогли поставить только 2,4 тонны.

 

Таким же неподготовленным к приему военнопленных был и Козельщинский лагерь (комендант - подполковник В. Соколов), расположенный на окраине города Козельщина Полтавской области. Здесь ситуация была не менее трагичной: из-за нехватки места только половина заключенных была размещена в зданиях бывшего монастыря и на территории местного совхоза. Остальные разбили палатки (1179 человек) или жили в нечищеных свинарниках (1106 человек). В отсутствие пекарни хлеб в недостаточном количестве поставлялся из Полтавы, а шесть полевых кухонь могли лишь едва удовлетворять потребности пленных.

 

Страшная скученность царила и в Южском лагере (комендант - капитан-лейтенант Александр Кий), расположенном в городе Талица, в 30 км от Южи. В октябре 1939 года туда было доставлено 11 640 военнопленных (лагерь был рассчитан на 6 тыс. человек). Не хватало воды и продовольствия. Хотя полевые кухни были быстро организованы, заключенным приходилось стоять в длинных очередях целый день, чтобы получить горячую еду.

 

Аналогичные условия преобладали в Юхновском и Вологодском лагерях. Первый, командиром которого был майор Филипп Кадышев, был организован в помещении бывшего туберкулезного санатория "Павлищев бор", недалеко от деревни Щелково. В октябре там находилось 8096 человек: из-за нехватки места большинство размещалось на верандах, в конюшнях и амбарах. Было холодно, не хватало еды и воды. В Вологодском лагере (комендант - Матвеев), расположенном в списанном детском доме в 18 км от Вологды и рассчитанном на 1 500 человек, находилось 3 450 заключенных. Из-за крайней скученности 347 военнопленных, прибывших туда на последнем транспорте в первой декаде октября, вообще не были выгружены. Несколько дней они провели в железнодорожных вагонах, прежде чем их отправили обратно в немецкую оккупационную зону. В Вологодской области советские власти организовали еще один специальный лагерь - в Грязовце (комендант - лейтенант Михаил Филиппов). 3095 военнопленных были заключены в бывший монастырь. Этот лагерь тоже не был готов принять такое большое количество людей.

 

Сеть специальных лагерей для польских военнопленных была завершена самым восточным лагерем в селе Оранки, недалеко от Богородска Горьковской области (комендант - подполковник Иван Сорокин). Военнопленных собрали в монастырских зданиях - в начале октября их было 7063. Условия здесь также были очень тяжелыми.

 

Селекция

 

Поскольку Советы были совершенно не готовы взять такое большое количество военнопленных, они решили освободить большинство из них. Очевидно, это касалось рядовых и унтер-офицеров из бывших восточных пограничных районов республики, которые по классовым причинам представляли незначительную (или вообще никакую) угрозу в глазах Советов. Этой процедуре должны были подвергаться только военнопленные украинской, белорусской и других непольских национальностей.  Кроме того, 25 тыс. военнопленных должны были использоваться на строительстве дороги Новгород-Волынск-Львов, а 12 тыс. - работать на предприятиях Наркомата черной металлургии в Криворожской, Донецкой и Запорожской областях.

 

В первой декаде октября было освобождено 42 500 рядовых и унтер-офицеров. Что касается рядовых с оккупированных немцами территорий - было решено повременить с их освобождением до завершения переговоров с Берлином. В итоге, к 23 ноября 42 492 были переданы союзнику Германии на основе обмена (немцы передали 13 757 Советскому Союзу). Интересно, что просьбы военнопленных - в большинстве своем коммунистов или евреев, - которые заявляли о своем желании остаться в СССР (для некоторых это было равносильно принятию советского гражданства), были отклонены властями.

 

К началу ноября Советский Союз разделил военнопленных. Они разделили их на три основных лагеря. В Старобельске и Козельске содержались только офицеры, а в Осташкове - жандармы, агенты и офицеры разведки, полицейские, солдаты КОП и тюремщики.

 

В лагере

 

Лаврентий Берия приказал нормализовать порядок и правила обращения с отдельными категориями военнопленных (включая улучшение условий содержания генералов, офицеров и высших военных и государственных чиновников, обеспечение „хорошего обращения” со всеми военнопленными, осуществление культурной программы), принять меры безопасности для предотвращения побегов и антисоветской деятельности. Также началась контрразведывательная „обработка”: сбор информации о личной и профессиональной жизни заключенных, их политических взглядах, зарубежных связях и даже знании иностранных языков. Именно этим занимались специальные отряды - их задачей была проверка и проникновение в плен, чтобы выявить среди них агентов спецслужб, активистов антисоветских организаций (в том числе Польской военной организации), а также вербовку для службы в советских органах разведки и безопасности.      

 

Несмотря на национальную трагедию падения родины, тяжелые условия жизни и советские притеснения, военнопленные не поддались лагерному маразму и антипольской пропаганде. Они быстро начали организовываться. Этому способствовал высокий уровень их образования и разнообразие профессий, которые они занимали в армии или в гражданской жизни (офицеры запаса). Среди военнопленных были врачи, юристы, инженеры, ученые и преподаватели университетов. В ноябре в Старобельске военнопленные организовали нелегальные празднования Дня независимости и именин Юзефа Пилсудского, а группа офицеров (капитан Мечислав Эверт, майор Людвик Домонь, лейтенант Станислав Кволек и майор Адам Солтан) оживили деятельность групп по изучению языков, кружков чтения, профессиональных кружков и др. Проводились лекции по психологии, биологии, военному искусству, медицине или литературе. К сожалению, Советский Союз вскоре узнал о незаконной деятельности пленных в Старобельском лагере: Эверт, Кволек и Домонь были выведены из лагеря. Их судьбы сложились по-разному: Кволек умер в одном из лагерей ГУЛАГа, Эверт был освобожден осенью 1941 года, а Домонь был отправлен в Юхновский лагерь.

 

В других лагерях военнопленные также занимались незаконной самопомощью, образовательной и политической деятельностью. В Козельске они издавали газеты „Меркуриуш” (к концу января вышло четыре номера), „Монитор” (15 номеров), ежедневно готовили устные „живые газеты”. Советы яростно боролись с этой деятельностью, рассматривая ее как антисоветскую. Они постоянно следили за настроением военнопленных и прекрасно знали, что поляки не смирились со своим поражением. Среди них было распространено мнение, что „СССР слился с фашизмом, а Польша была и будет. И если Англия и Франция возьмутся за борьбу против СССР, им придется помогать в тылу”. Информаторы также сообщили, что офицеры верили в восстановление Польши в границах 1939 года.

Что касается трех основных лагерей, то побеги были единичными, и благодаря бдительности лагерной охраны и агентов филиалов чекистам удавалось их предотвращать.

 

Операции НКВД

 

Методы расследования энкавудистов, которых Москва направила в Осташков и Старобельск, были не слишком изощренными. Они ограничивались примитивным психологическим давлением и имели незначительный эффект. Исключение составляла оперативная группа, возглавляемая старшим офицером разведки майором Василием Зарубиным и капитаном Александровичем. Зарубин отличался эрудицией, владел несколькими языками, был вежлив и дружелюбен. По сравнению со своими коллегами он мог показаться человеком, не приспособленным к советским реалиям. Профессор Сваневич вспоминал о нем с благодарностью: „Поведение советских офицеров в Козельске по отношению к военнопленным было более или менее правильным, но „комбриг” (Зарубин) был не только вне упрека в этом отношении, но обладал манерами и отличиями человека более высокой культуры”. Он привез с собой в Козельск библиотеку из 500 томов: это были книги на русском, французском, английском и немецком языках, которые он предоставил в распоряжение заключенных. Доказательством их признательности стал тот факт, что он был единственным офицером, которому они отдали почести. Но на самом деле его поведение было циничной игрой, рассчитанной на то, чтобы составить характеристику отдельных военнопленных и попытаться использовать хотя бы небольшую их часть. С другой стороны, трудно предположить, что он знал, какая судьба постигнет их. В любом случае, вероятно, именно ему были обязаны спасением своих жизней вышеупомянутый Сваневич и профессор права Вацлав Комарницкий, впоследствии министр юстиции в правительстве генерала Сикорского.

 

Месть Сталина?

 

По приказу Берии следственная работа должна была быть завершена к концу января 1940 года. В конце января - начале февраля в советском руководстве начала созревать мысль о ликвидации „особого контингента”. На данный момент, в основном из-за отсутствия доступа ко всем архивным материалам из российских архивов, касающимся „катынского вопроса” (будем надеяться, что ситуация изменится), трудно уточнить момент принятия этого решения, а также эволюцию позиции высшего советского руководства по вопросу о судьбе польских военнопленных. Нет сомнений, что решающий голос был у Сталина, который ненавидел Польшу и поляков по идеологическим и личным причинам. Он считал, что это буржуазное государство несет ответственность за остановку похода большевиков на Запад и является постоянной угрозой для СССР. В поражении 1920 года он обвинил Тухачевского и польских офицеров, находившихся в советском плену (среди них было много ветеранов польско-большевистской войны). В этом контексте их физическое уничтожение следует рассматривать как личную месть Сталина и, возможно, как намерение устранить часть польской интеллектуальной элиты с перспективой облегчить ему вассализацию Польши.

 

Говорят, что „разгрузка” лагерей, где содержались польские офицеры и полицейские, была призвана освободить место для финских солдат, попавших в плен во время Зимней войны 1939-1940 годов. Загвоздка в том, что в советские руки попало гораздо меньше их, чем ожидалось - всего около тысячи. По всей вероятности, мы можем принять тезис о том, что Советы руководствовались классовыми и национальными соображениями при убийстве польских офицеров и полицейских. Это означало бы, что расстрел польских военнопленных советскими войсками весной 1940 года следует считать геноцидом.

 

Решение

 

Что мы знаем об обстоятельствах решения советского руководства об убийстве польских военнопленных? Она была сделана Сталиным и Берией во время беседы 5 марта 1939 года. Их совесть была успокоена докладом главы НКВД. В нем он подчеркнул, что „все они [польские военнопленные] являются закоренелыми врагами советской власти, не имеющими никаких перспектив на улучшение. [...] Они пытаются продолжать контрреволюционную деятельность, ведут антисоветскую агитацию. Каждый из них ждет освобождения, чтобы получить возможность активно включиться в борьбу против советской власти. Органы НКВД в западных областях Украины и Белоруссии выявили ряд контрреволюционных повстанческих организаций. Во всех этих контрреволюционных организациях активную руководящую роль играли бывшие офицеры бывшей польской армии, бывшие полицейские и жандармы”. Кроме того, Берия предложил, чтобы дела 14 700 человек из трех лагерей военнопленных и 11 000 арестованных и заключенных в западных областях Украины и Белоруссии „были рассмотрены в особом порядке с применением к ним максимальной меры наказания – расстрела”. Эта „особая процедура” должна была заключаться в том, что решение о расстреле всего „контингента” вместо Спецколлегии принимала тройка в составе Всеволода Меркулова, Бахчо Кобулова и Леонида Баштакова, без присутствия арестованных и без предъявления им обвинения.  Письмо, предрешившее судьбу польских пленных, было подписано по порядку: Сталина, Ворошилова, Молотова, Микояна, а на полях, на месте Калинина и Кагановича, параф ставил секретарь.

 

С решением об убийстве офицеров и полицейских было связано и другое, принятое тремя днями ранее: переселение 22 тыс. семей заключенных, содержащихся в тюрьмах Западной Украины и Беларуси, а также офицеров, полицейских и других лиц из трех специальных лагерей. Это была вторая из запланированных депортаций - в результате первой (февраль 1940 года) почти 140 000 человек были депортированы из Западной Украины и Беларуси вглубь СССР. Около 4 000 человек умерли во время транспортировки и в первые дни на месте поселения из-за холода, отсутствия жилья и пищи.